БИБЛИОТЕКА
Tulaev.ru

Атеней

Родовед

Евгения

English

Español

Deutsch

Polski

Français

Беларусь

България

Россия

Србия

Україна

Slovenija

India
LINKS
CONTACT
ARCHIVES
FORUM
Rambler's Top100

ОДИН В ПОЛЕ - ВОИН
Беседа Павла Владимировича Тулаева
с Юрием Дмитриевичем Петуховым (1999 год)
Публикуется впервые

   П.Т.: Юрий Дмитриевич, вы не только известный писатель, вы также издатель нескольких серий книг, двух журналов, имеете опыт выпуска собственной газеты, а кроме того путешествуете по всему миру. По силам ли это одному человеку? Или, может быть, Петухов, это псевдоним, за которым скрывается авторский коллектив или какая-нибудь секретная спецслужба?

   Ю.П.: В своё время ходили такие слухи. Их и читатели нам приносили, и с письмами они к нам приходили на выставках нам задавали такой вопрос. Мол, один человек не может одновременно делать столько, сколько делает Петухов. Тем не менее, это так. Помогают мне в каких-то технических, организационных вопросах. Но пишу я пока что один.

   П.Т.: А что для вас из всей совокупности занятий наиболее важно, первостепенно?

   Ю.П.: Я себя не могу разделить, расчленить. Я пытался иногда представить себе, что вот, литература, писательство главнее. Нет, история – тоже главное. Публицистика – тоже главное. Иногда что-то важное происходит, и всё бросаешь, погружаешься в эту публицистику с головой. То есть, всё необходимо рассматривать в комплексе.

   П.Т.: Как-то Вы сказали о себе: «Я – историк и писатель». Историю вы всё-таки поставили на первое место.

   Ю.П.: Я – историк, потому что я ощущаю в себе историческое мировоззрение. Причём, насколько я помню, с самого рождения. Когда мои ровесники об этом ещё даже не думали, до школы ещё, я уже задумывался: откуда всё пошло, как было раньше. Это чувство было во мне изначально. А остальные черты, наверное, тоже были заложены в генах с самого начала, это мой личный, внутренний мир, его нельзя расчленять. Нельзя. Я вообще не понимаю, когда писателя разделяют на жанры. Если человек одарён писательским даром, если он мыслит, то он может быть одновременно и литератором, и историком, и публицистом – кем угодно.

   П.Т.: Я знаю, что вы не любите анкетный подход к делу и не склонны рассказывать подробности о своём прошлом, и всё же рискну расспросить вас кое-что. Ведь это чрезвычайно важно для понимания Вашего творчества, мировоззрения. Кто Ваши родители? Живы ли они?

   Ю.П.: Да, родители, слава Богу, живы. Сами они из глубинки, из деревень. Моя мать родилась под Петроградом. Отец родом из Воронежской области, тоже из глухой деревеньки, о которой никто никогда не слышал, наверное. Тем не менее, это люди достойные, которые сделали сами себя. Жизненный путь у них схожий. Оба они участники войны, причём ветераны. Отец начинал ещё с финской войны. До этого он закончил несколько училищ, несмотря на то, что он был простой деревенский паренёк, из семьи раскулаченных…Дед мой был зажиточным крестьянином, но по тем временам считался кулаком и был репрессирован. Его быстро сгубили в трудовых лагерях, ещё в 1920-е годы. Осталась большая семья, где почти все, кроме моего отца и его сестры, умерли от голода. Отец смог не только выжить, но и выбиться в люди. Он успел закончить и педагогическое училище, и журналистское, и военное, а после финской войны попал на фронты Великой Отечественной. Прошёл всю войну связистом, закончил командиром батальона, а после окончания Академии связи избрал другую стезю – журналиста, стал редактором ряда военных журналов. Отец долго работал в издательствах, а сейчас он уже по возрасту в отставке. Вот такой у него путь, как я считаю, вполне достойный: от деревенского мальчишки-беспризорника до полковника, у которого есть и публикации, и книги.

   П.Т.: То есть, в профессиональном плане у Вас с отцом прослеживается некоторая преемственность.

   Ю.П.: Преемственность эта прослеживается чисто номинально. Если, например, взять какие-то актёрские семьи или писательские, то там часто тянут своих детей по стопам родителей, в ту же профессию. У меня было совсем иначе. Никто меня никогда никуда не тянул, не водил, не подталкивал. Отец дал мне полную возможность выбирать самому. И даже были годы, в каком-то смысле потерянные годы, когда приходилось работать совсем по другим специальностям.

   П.Т.: Интересно было бы узнать некоторые подробности из вашего жизненного пути. Расскажите, для начала, пожалуйста, о вашем рождении и детстве, разумеется, то, что вы сами считаете нужным.

   Ю.П.: То, что я действительно считаю нужным, я расскажу достаточно подробно в автобиографической книге, которую я недавно начал. Она задумана в форме документального романа, основанного на реальных фактах. Там всё будет правда. Поэтому сейчас я много подробностей не буду приводить.

   П.Т. И всё же кое-что мне придётся у вас расспросить. Где Вы родились?

   Ю.П.: Родился я в Москве. В самом центре, на Чистых прудах. Там ещё даже где-то роддом мой сохранился…

   П.Т.: Какое у вас самое сильное впечатление из детства или ранней юности? Обычно запоминаются какие-то яркие события, образы, их немного, но они прочно врезаются в память, в подсознание.

   Ю.П.: Самое первое моё, самое ранее воспоминание очень яркое. Это – майское утро, играет музыка, вокруг флаги, праздничная демонстрация, много людей… У меня было ощущение праздника, какой-то невероятной радости, был небывалый подъём души.

   П.Т.: Это, наверное, был День Победы.

   Ю.П.: Может быть, это был День Победы, я точно не могу сказать. Но я тогда буквально ликовал. Вот такое воспоминание. Может быть, оно кому-то и покажется неправдоподобным, но это было именно так.

   П.Т. А потом? Юность Ваша тоже прошла в Москве?

   Ю.П. Юность заслуживает совершенно особого разговора. Молодость была у меня совсем не простая, приходилось порой пробираться через такие дебри, жизненные и прочие, что другим этого не пожелаешь. Хотя, может быть, это мне отчасти и помогло…

   П.Т. Это Ваши личные секреты…

   Ю.П. Нет, это не слишком большие секреты, и подробности я как-нибудь опишу. Получилось так, что я был разделён как бы на три части, на три кампании. Одна кампания была дворовая, другая – школьная, позже она переросла в институтскую, а ещё одна кампания, может быть не очень хорошая, куда я случайно попал, была блатная. Вот я и разрывался между ними. Были времена, когда меня очень сильно затягивало в последнюю, не самую лучшую команду. Причём это длилось в течение лет семи-восьми. И могло бы случиться так, что сейчас мы с вами здесь бы не сидели… И те мои приятели, они до сих пор не верят, что я живу вот так, как сейчас. Что я живой и не сижу где-нибудь в лагере. Для них это просто потрясение. Когда они слышат обо мне как о писателе, они не могут этому поверить. Они не могут в своём представлении совместить меня с тем, кем я был в юности. Для них это нереально, невероятно. Для них я нынешний – это уже кто-то другой. Отсюда, может быть, и слухи о том, что я где-то сидел, или до сих пор сижу, или нахожусь в эмиграции. Детали этой истории я сейчас излагать не буду, оставлю для автобиографии.

   П.Т. Ладно. Тогда пойдём дальше. Вы служили в армии?

   Ю. П.: Да, служил. Сразу после школы я пытался поступить в Московский энергетический институт, но туда не прошёл. И меня забрали в армию. Я попал сначала в Подмосковье, в учебку, а потом меня уже командировали в Южную группу войск. Я служил в Венгрии, на границе с Австрией, на нашей мощной ракетной базе, про которую никто и не знает даже. Годы служения в армии дали мне очень многое, и я бы рекомендовал будущим писателям не избегать подобного опыта. Кроме того, именно в те времена у меня сформировалось чувство имперской гордости. Когда видишь на фоне маленькой страны эти мощные военные базы, видишь ту огромную силу, которая за ними стоит, то поневоле наполняешься чувством собственного достоинства.

   П.Т. Да, это очень важно, тем более, что сейчас наши бывшие европейские союзники: Венгрия, Чехословакия и Польша, рвутся в НАТО, а ведь вы служили именно там.

   Ю.П.: Там потом и наши военные учения проходили, можно сказать, прямо под носом у НАТО. Это были совместные учения с Венгрией, Чехословакией, ГДР. Назывались они «Запад-72». Меня тогда ночью, совершенно неожиданно подняли, как по тревоге, и естественно, я поехал. Это были мощнейшие, показательные учения, к сожалению, с большим количеством жертв. А ещё позже меня приглашали в Германию в другом качестве. Там была такая радиостанция «Волна», где я читал главы из своей повести. Видел другие военные учения, тоже очень мощные, но уже со стороны. Они закрепили мои первые впечатления о советской армии, как армии великой империи, и ещё более утвердили меня в имперском самосознании.

   П.Т.: Тут, кстати, будет заметить, что территория центральной, восточной, а также северной Европы была изначально не чужда нашим предкам – славянам и русам. Они с древних времён жили в долинах Альп и Карпат, селились по Висле и по Дунаю, по побережью Балтики и Чёрного моря, некогда называвшегося Русским. Но я не буду сейчас увлекать этой темой и возвращаюсь к Вашей биографии. Как получилось так, что Вы стали писателем и, вообще, увлеклись книгами?

   Ю.П.: Книги я читал всегда, начиная с раннего детства. Даже когда мне это запрещали делать. Я помню, ещё до школы залезал под одеяло и читал с фонариком какие-то приключения. Сначала читал Майн Рида, Жюль Верна, а потом уже увлёкся более серьёзной литературой. Без книги я себя вообще никогда не мыслил. Когда начался книжный бум, я занялся книгообменом, и покупкой, перекупкой, и продажей. Иногда ради заработка продавал дороже, но и за нужную книгу готов быть заплатить в десять раз больше. Да, было и такое. Ну а писать я начал совсем по другой причине. Первые опыты имели место ещё в школе, когда нам задавали всякого рода сочинения. Кстати, по литературе и по истории у меня всегда были отличные оценки, преподаватели это отмечали, и может быть, именно их поддержка мне помогла. Но в любом случае, это было не нечто насильно привитое извне, а некое внутреннее состояние.

   П.Т.: В каком жанре Вы начали пробовать свои силы?

   Ю.П.: В юности это были рассказики и повести, а потом пошла публицистика в газетах. Первая книга вышла в 1980 году. Это была повесть о солдатах «Через две весны», та самая, которую я и читал на радиостанции «Волна». Она была, к сожалению, очень сильно изуродована редактором и отчасти цензурой. Но в целом, как я считаю, она удалась.

   П.Т: И вы решили заняться издательской деятельностью.

   Ю.П.: Не сразу. Прежде чем начать какую-либо издательскую деятельность, я лет двадцать занимался чистой писаниной: сочинял очерки, повести, стихи и т. д. Готовые сочинения с большим трудом пробивались, публиковались в советских издательствах, в газетах и журналах. Конечно, далеко не все. Это был значительный отрезок жизни, который отнял много лет. Порой приходилось писать в стол, много уделять времени проталкиванию публикаций. Тем не менее, вышли четыре книги ещё до начала так называемой «перестройки». Таким образом, я оказался непосредственно связан с издательским миром, узнал его механику и особенности. Я был знаком со всеми известными журналами и издательствами. Часто из-за нежелания выполнять «соцзаказ» мои рукописи отклонялись. И поэтому, когда условия стали подходящими, я решил сам оседлать коня.

   П.Т.: Надо признать, что конь Ваш оказался счастливым. Иначе бы Вам не удалось так удачно проскакать путь через «Две весны» к трём миллионам (!) собрания сочинений Юрия Петухова. Мало, очень мало кому удаётся достичь такой популярности. Я слышал, что только книга «Дорогами богов» переиздавалась пять раз!

   Ю.П.: «Дорогами богов» – это уже совсем из другой оперы. Она, кстати, не вошла в собрание сочинений. А восьмитомник, действительно, подвёл итог под предыдущей работой. Там было объединено то, что прежде выходило в мягких обложках, добавлена кое-какая публицистика. Вот и получилось достаточно полное собрание.

   П.Т.: Я о том и говорю, что мало кому при жизни удаётся достичь такой удачи. Вы фактически стали одним из ведущих современных русских писателей. Кстати, как Вы оцениваете эту свою роль?

   Ю.П.: Я хорошо осознаю эту роли и знаю её цену. Однако тут Вы опять несколько сужаете рамки, в которых я пытаюсь мыслить и работать. Надо тут брать шире. Прежде всего тут речь должна идти о некоем мировоззрении, которое позволяет осмыслить мир во всей его протяжённости или хотя бы человеческую вселенную. Тогда мы можем попробовать и заглянуть в будущее, эдак тысяч на десять лет вперёд. А как выразить свои мысли, это уже вопрос техники. Так что Ваш вопрос с подковыркой на счёт «роли писателя» для меня не комплимент. Ведущий писатель – это немного уже, чем то, что я есть на самом деле.

   П.Т.: И прекрасно! Тем более, что никакой подковырки в моём вопросе нет. Я же не назвал Вас беллетристом или сочинителем. Писатель – звание весьма почётное. Мыслитель тут подразумевается, хотя, конечно, не все писатели тянут на мыслителей в философском плане. Вот Вы сами, интересно, как оцениваете роль и место писателя в мире, в России в частности?

   Ю.П.: Здесь у меня старомодные взгляды. Многие из тех, кого сегодня можно причислить к пишущей братии, – а их сотни, и иные вылезли неожиданно, как чёрт из табакерки, наводнили своей писаниной магазины и ларьки – вот это, в моём понимании, не совсем писатели. По моим старомодным воззрениям писатель должен быть философом и подвижником, может быть даже проповедником. Это не только литературная работа. Сочинить можно всё что угодно: и детективчик, и любовный роман, и фантастическую историю. Однако это ещё не писательство. Писатель – прежде всего большой мыслитель.

   П.Т.: Кто ваш любимый автор? Есть ли у Вас авторитеты или кумиры среди русских мыслителей и писателей? У кого Вы учились и кого бы Вы порекомендовали своим последователям?

   Ю. П.: Что касается кумиров, то я напомнил бы известную мудрость: «Не сотвори себе кумира». Единственного учителя у меня тоже не было. Но некую линию преемственности я попытаюсь начертить: это Илларион, автор «Слова о законе и благодати», Даниил Заточник, «Моления» которого не все читали, потом, если сделать большой скачок, Гоголь, Достоевский и, пожалуй, Булгаков. Он, как я считаю, не смог развить свой внутренний потенциал до конца, но в нём ощущается огромная сила.

   П. Т.: Вы перечислили тех авторов, которые формируют так называемую мессианскую линию в русской литературе. Их влияние, особенно Гоголя и Достоевского достаточно ощутимо в Ваших произведениях. Я и Вас так воспринимаю: как традиционного русского мыслителя и писателя, и ещё как мистика. В Вашем творчестве немало глубоких мистических образов и прозрений. Это очень ценно, ведь православная метафизика, художественная мистика и символика чрезвычайно важны для русского ума. Эта извечная борьба сил небесных и исподних, ангелов и бесов. Не так ли?

   Ю.П. Сам я себя считаю реалистом. Может быть, это звучит кондово, слишком прозаично. Но факт остаётся фактом. Внутри этого реализма, конечно, есть место для мистики. Но это уже производные образы. Писатель, заглядывающий в души людей, в их сознание и подсознание, не можем не понимать, что там, внутри, существует также огромный мир, потусторонний мир. И следуя реалистической логике я проникаю за пределы реального, в мистику, которая порой более конкретна, чем окружающая действительность. Это не то же самое, что делают сочинители всяких там романов ужасов, кошмаров и прочей «чернухи». Их я настоящими мистиками не считаю.

   П.Т.: На западе эта круто навороченная фантастика называется «fantasy» в отличие научной фантастики «science fiction».

   Ю.П.: Я даже не имел в виду тут писателей-фантастов, а именно бездарных сочинителей, которые, не смотря на всю их внешнюю мишуру, хотят представить нам мир значительно проще, чем он есть в действительности.

   П.Т.: Если Вы так серьёзно относитесь к писательскому долгу, то наверняка труд литератора должен приносит вам помимо эстетического удовольствия и некое моральное удовлетворение.

   Ю.П.: Да, он приносит огромное моральное удовлетворение. Без этого труд писателя потерял бы своё величие. Но таких, настоящих, боговдохновенных писателей, повторяю, единицы.

   П.Т.: И, тем не менее, даже в Ваших сочинениях я встречал драматично-пессимистическую оценку писательского труда. Как-то Вы с глубоким сожалением сказали: «Жаль, что писательскими словами нынче ничего не изменишь». В связи с этим я и спрашиваю, не напрасен ли наш труд.

   Ю. П.: Я думаю, что он не напрасен. Быть может, сразу, абсолютно всё не изменишь, но как показывает опыт, постепенно в обществе в целом и каждом человеке отдельно что-то меняется. Влияние происходит порой не прямо, а косвенно, мистическим образом. Высказанные мысли и идеи накапливаются в умах, количество переходит в новое качество и в обществе происходит сдвиг. Этот результат я ощущаю достаточно чётко. И ещё следует заметить, что результат этот не всегда положительный. Например, тот качественный переворот, который обеспечили русские писатели-демократы XIX века, оказался крайне губительным для России. Фактически он её и разрушил. Подлинными идеологами разрушительных революций были именно они, а известные политиканы были лишь исполнителями.

   П. Т.: Лев Толстой, например, с большой симпатией писал о первой русской революции (1905 года). Он ощущал в себе мессианский дух, созвучный революционному пафосу обновления. В данном случае очевидно влияние евангельского профетизма, выросшего из библейской традиции и книжности вообще. Русская нравоучительная литература сыграла свою коварную роль в создании иллюзий, которые и способствовали упрощению мировосприятия людей.

   Ю. П.: Сильная и мощная, по настоящему глубокая литература может нанести вред, так как она рассчитана на сильных и глубоких личностей. А когда такая литература проникает в сознание людей слабых, неподготовленных, то мы имеем то, что имеем.

   П.Т.: Ещё в писательском деле существует такая проблема. Было время, когда не было книг, и наступает новая некнижная эпоха, связанная с современными формами информации: телевидением, мультимедиа, компьютеризацией. Может быть, скоро книги вообще не будут читать?

   Ю.П.: Действительно, издательское дело постепенно затухает. Былой тяги к чтению нет. Уже никогда больше не будет миллионных и десятимиллионных тиражей. Но тем не менее книги и само писательство будут существовать – для избранной прослойки интеллектуалов. Это будут тысячи, может быть сотни тысяч людей, но они будут читать книги всегда. Вот для этих людей мы и будет работать, оставаясь на вершине интеллектуальной пирамиды.

   П. Т.: Хорошо, моральную и интеллектуальную сторону дела мы выяснили. А даёт ли писательский труд достаточные средства к существованию? Многие писатели, даже такие классики, как Достоевский, страдали из-за беспросветной бедности.

   Ю. П.: У Достоевского проблемы были другие. Если бы он не проигрывал те деньги, которые зарабатывал, то он не был бы таким бедным. После того, когда его молодая жена взяла экономическую сторону дела в свои руки, он тоже не слишком нуждался. А если говорить о писательской братии в целом, то жизнь её не равномерна. Сегодня пан, а завтра пропал. В кармане то густо, а то – пусто. Сегодня получил гонорар, а завтра прогулял, просвистел денежки. И снова голодный, босой, просит милостыню. В первые годы, когда я только начинал, и меня не печатали, поскольку это было слишком смело, то это не приносило мне ничего, или платили какие-то мизерные гонорары по 30, 40, 50 рублей за публикацию. Это были гроши, на которые существовать было невозможно. А когда я добился возможности печататься свободно, то естественно, стало легче. Книги, которые я писал, с удовольствием покупали миллионы читателей, и финансовые проблемы были решены. Более того, у меня появились излишки, которые я вкладывал в восстановление храмов, в новые издания, помогал раскручивать молодых, талантливых авторов. Таким образом, я многих вывел в люди, и они сейчас стали членами союза писателей, успешно работают и публикуются.

   П. Т.: Я знаю о том, что гонорар от книги «Вечная Россия» Вы перечислили в фонд восстановления храма Христа Спасителя, членом правления которого были избраны, а в Вашем журнале «Фантастика и приключения» печатаются подающие надежды авторы. Ну а Ваша собственная жизнь, как-то изменилась за последние годы. Что хорошего и что плохого принесли в Вашу судьбу недавние перемены. Я тут имею в виду так называемую «перестройку» и либеральные реформы.

   Ю. П.: Если говорить конкретно о моей жизни, то лично меня, в частности в материальную сторону, эти перемены принципиально не затронули. Я живу в пределах тех же средств, на какие жил до «перестройки». Кроме того, полученную свободу в писательском и издательском деле, я не связываю с «перестройкой», а тем более с Ельциным, он не имеет к этому никакого отношения. Я начинал ещё во времена Советского Союза, когда многие авторы получили возможность не только писать, но также публиковать и распространять свои сочинения. Всё это было до разрушения СССР. Реформы принесли некоторые плюсы, но то, к чему они привели, свело все полученные плюсы на минусы. Вместе с положительными явлениями вырвались отрицательные стихии, как демон из бутылки, такой разрушительной силы, что лучше бы он… не вылезал оттуда.

   П. Т.: Но Ваши то личные дела не пошли хуже. У Вас налицо рост, а не деградация.

   Ю. П.: Конечно, у меня происходит количественный рост изданий, тиражей, подписчиков. Но я не могу считать это успехом на фоне той общей трагедии, которая происходит. И я не связываю это ни в коей мере с нынешними реформаторами. Основу своего успеха я закладывал лично много лет назад, а экономические и законодательные предпосылки были созданы ещё задолго до появления на сцене современных политиков-либералов типа Гайдара и Ко. Если бы издательская политика ограничилась тем, что было до либералов, то, может быть, у нас было бы гораздо больше возможностей сейчас, и меньше издавалось бы всякой дряни.

   П. Т.: Вы заслуженно критикуете крайних либералов, но с каких позиций? Ваше мировоззрение далеко от коммунистического. Вы скорее человек нового времени, а не старого.

   Ю. П.: Моё мировоззрение вообще не коммунистическое. Я человек нового времени, но я считаю, что эволюционное развитие того советского общества, которое наметилось в 80-е годы, скажем после смерти Андропова и Черненко, дало бы нам значительно больше, чем мы имеем сейчас в результате радикального слома прежней системы и «шоковой терапии». Я считаю, что в рамках эволюционного развития нашей империи, как бы она не называлась, Россия или Советский Союз, мы бы достигли большего, в том числе в издательском деле.

   П. Т.: Вы, как я знаю, склонны не только к писательской и публицистической деятельности, но готовы также к смелой гражданской деятельности. Однажды Вы даже выдвинули свою кандидатуру на пост президента России. Было такое?

   Ю. П.: Это было в период издания газеты «Голос вселенной». Моё выдвижение на президентский пост имело скорее характер смелой публицистики. Это была форма, с помощью которой мы хотели донести свою программу до читателей. Мы отдавали себе отчёт в том, что реальных возможностей на победу у нас не было. Власть получили те, кому её передали определённые спецслужбы. Внешняя сторона выборов была рассчитана на профанов, которые не имеют никакого представления о том, как власть передаётся из рук в руки. Просто мы использовали свои возможности, дабы показать, что может предложить независимый кандидат в президенты, если таковой вдруг появится. И я попробовал сформулировать свои мысли в форме президентской программы. В результате было получено огромное количество откликов, это были мешки писем с поддержкой моей кандидатуры. Народ, таким образом, выразил своё доверие.

   П. Т.: Не могли бы Вы напомнить, хотя бы очень кратко тезисно, что именно готовы были поддержать Ваши читатели, какова была суть Вашей программы. К чему она призывала: к русскому капитализму, интернациональному коммунизму, национал-социализму и т. д.

   Ю. П.: Нельзя формулировать альтернативу так категорично. Это не выбор, если вам предлагают либо какой-то махровый коммунизм, либо оголтелый средневековый капитализм. Я вижу будущее нашего общества гораздо более сложно, но этот вопрос требует отдельного рассмотрения.

   П. Т.: Ваша решительная и смелая позиция не может не вызывать реакции противников, соперников или оппонентов. У вас есть таковые?

   Ю. П.: Мои противники – это, прежде всего, весь лагерь демократов, точнее тех, кто так себя сегодня называет. Если раньше это слово можно было употреблять в кавычках и без кавычек, то сейчас его настолько скомпрометировали, что ни один порядочный человек себя так не назовёт. Нынешние «демократы» – это те, кто реализовали в нашей стране сценарий западных спецслужб.

   П. Т.: Ваше противостояние носит сугубо идеологический характер или дело доходило до реальных столкновений, хотя бы на уровне скрещения перьев?

   Ю. П.: Никаких физических столкновений, мордобоев или дуэлей у меня с ними не было. Однако, первая реакция этих, так называемых реформаторов, на большие тиражи моих книг была исключительно отрицательной. Нападение было совершено одновременно со страниц нескольких газет и журналов: от «Литературки» до «Коммерсанта». В «Независимой газете» появилась статья, где Петухова обличали во всех смертных грехах и почему-то путали с коммунистами, которые его якобы финансируют. Потом этот лагерь принял другую позицию, перешёл к иному методу. К полному замалчиванию моего творчества. В то время как у меня выходят миллионные тиражи книг, проявляется огромный интерес со стороны читателей, а они как будто перестали меня замечать. Неимоверное количество статей, рецензий, откликов, аннотаций, посвящается малозначительным начинающим авторам, а по отношению ко мне полное умалчивание.

   П. Т.: О Ваших противниках я получил некоторое представление. А есть ли у Вас союзники и друзья в писательских кругах, среди политиков?

   Ю. П.: Своих близких друзей я сейчас называть не буду, так как дружба дело личное. Могу сказать о единомышленниках. У них тоже есть свои печатные органы, патриотического толка, всякие общества и фонды. Они регулярно встречаются, обмениваются новостями и так далее. Но их реакция на мою деятельность, в отличие от критики противников, мне совершенно не понятна. Казалось бы, мы идём одним путём, высказываем близкие мысли, в печати, на собраниях и митингах, но кроме двух-трёх небольших заметок о моих книгах и эпизодического упоминания моей фамилии Владимиром Бондаренко, в положительном контексте, ничего не было, хотя было обещание написать чуть ли не книгу о Петухове. Получается, что и патриотическая пресса меня замалчивают. И я непроизвольно ощущаю себя как бы между двух лагерей. В связи с этим у меня возникает мысль, что, может быть, нельзя опережать события и время, когда начинаешь выбиваться из стана своих. Надо либо создавать новый круг единомышленников, на уровне интеллектуального прорыва, либо искать тех, кто уже есть, кто готов к сотрудничеству, но кого тоже не замечают. Нельзя же отступать назад, в сторону тех коммунистических идей и организаций, которые мы раньше вместе критиковали. Что происходит, например, с Прохановым. Когда Проханов проводил линию на сближение красных и белых – это я понимал, это была тактика. Но когда он полностью перешёл на сторону красных, и особенно Зюганова, который сейчас неизвестно, что из себя представляет, у меня это вызвало отторжение. Вот в чем дело… Надо искать что-то новое.

   П. Т.: Вы тут подняли очень важную проблему, которая для меня является центральной, ключевой. Одарённые и талантливые люди всегда выделяются на общем фоне, и тогда со стороны среднего и даже хорошего уровня проявляется ревность. Так происходит везде, но почему-то среди нас, русских мыслителей и писателей, эта естественная ревность выражается в каком-то странном отчуждении. Тут проглядывается сознательное нежелание понять и оценить друг друга по достоинству. Вместо взаимной поддержки вдруг появляется критика неких второстепенных деталей или случайных промахов. А когда кто-либо начинает хвалить или поддерживать другого, в этом начинают видеть то ли корысть, то ли партийность. По моему глубокому убеждению, мы, несмотря на существующие различия, должны научиться относиться друг к другу хотя бы с вниманием.

   Ю. П.: Это не только то, что можно назвать словом – зависть. Здесь есть на самом деле ещё непонимание и отставание. Когда кто-либо выходит на новый мировоззренческий уровень, совершает прорыв, основная масса даже его единомышленников и потенциальных сторонников, они всё равно остаются позади. Он вырывает вперёд, а они остаются позади. И начинают сомневаться: «А может, он уже не наш? Он говорит что-то такое, чего мы не понимаем». Это насторожённость. Но в конечном счёте лидер не остаётся в одиночестве. Постепенно к нему подтягиваются наиболее интеллектуально развитие, наиболее смелые люди.

   П.Т.: Главная задача этой нашей книги как раз и состоит в том, чтобы приблизить большинство читателей к более глубокому пониманию Вашего творчества, тех новых проблем, что Вы ставите и подготовить почву для радикального прорыва вперёд. Кстати, такой прорыв требует не только знаний, но и сильной воли, умения продуктивно трудиться. Вы, как мне представляется, даёте хороший пример для подражания. Ваша высокая работоспособность вызывает уважение. Скажите, пожалуйста, как вы строите свой деловой день. У вас есть постоянный график или какие-то особый режим?

   Ю.П.: Мой рабочий день проходит достаточно рутинно. Помимо творческих вопросов приходится решать большое количество так называемых технических или организационных проблем. Они возникают постоянно, постоянно. На них уходит очень много времени. Писать или делать что-то для ума, для души, приходится в основном вечерами, в выходные, иногда в течение дня.

   П.Т.: Сколько времени занимает Ваш рабочий день?

   Ю.П.: У меня нет понятия «рабочий день», потому что я постоянно нахожусь в рабочем процессе. Утром я встаю, у меня в голове уже дела, ложусь – у меня уже мысли о завтрашнем дне. В течение дня этот процесс не прекращается. Если же Вы имеете в виду какие-то технические вопросы, скажем, когда я сажусь для работы за машинку или за компьютер, то здесь нет, к сожалению, наверное, какого-то определённого режима. Просто, когда выдаётся время, я сажусь и фиксирую то, что уже продумано. За годы, за десятилетия я научился работать очень чётко, после себя я тексты обычно не правлю. То что я хочу сказать в данный момент, то над чем я думал, работал, вынашивал несколько дней, у меня на бумагу уже выливается в готовом виде. Поэтому, наверное, у меня достаточно многое и написано, а не потому, что я усидчив или много трачу времени на писательский труд. Мне хотелось бы работать гораздо больше: по 8-10 часов в сутки только машинкой (или за компьютером).

   П.Т.: Вы любите трудиться с утра пораньше или в ночь, вы «жаворонок» или «сова»?

   Ю.П.: Я не отношусь ни к той, ни к другой категории. Предпочитаю до поздна особенно не засиживаться, час ночи – это самое позднее, когда я ложусь спать. Обычно тружусь в течение светового дня. А тем, кто жалуется на нехватку времени, я бы посоветовал смотреть поменьше телевизор, и сразу свободное время найдётся.

   П.Т. Часть вашего времени, наверное, уходит на родных и близких? У вас есть семья?

   Конечно. Родители, с которыми я живу, ещё живы, а вот и моя жена – Нина Ивановна, которая мне очень помогает… иногда, а иногда – мешает (смотрит с улыбкой на Нину Ивановну и смеётся).

   П.Т.: Когда мужчине кажется, что женщина ему мешает, это только ему так кажется, а на самом деле она всё равно ему помогает.

   Нина Ивановна: Вдохновляет!

   П.Т.: Это правда. Я могу засвидетельствовать, что Нина Ивановна Вам очень помогает…

   Ю.П. Об этом можно и поподробнее. Что Вы тут можете лично добавить?

   П.Т.: Что я могу лично добавить? Как постоянный посетитель Вашего издательства я могу подтвердить, что Нина Ивановна женщина исключительно доброжелательная, приветливая, надёжная. Она не отталкивает Ваших клиентов, а наоборот – привлекает. Одним словом, Вам повезло.

   Ю.П.: А я к этому добавлю следующее. К нам в редакцию довольно часто хотят всевозможные экстрасенсы, и вот они заметили, что на Нине Ивановне сидит какой-то «энергетический вампир». Ну, я и подумал, может этот «энергетический вампир» я и есть? И все плоды моих трудов – это высосанная энергия из Нины Ивановны?

   П.Т.: Думаю, что нет. Просто человеку одарённому и талантливому, живущему в своём особом мире, нужны близкие люди, которые бы его хорошо понимали. Для кого-то это мать, для кого-то жена или подруга. Для писателя, поэта, художника или учёного это очень важно, ведь в некотором смысле они люди непрактичные, порой даже беззащитные. Со стороны их фанатическая увлечённость своим делом может показаться причудливой или даже болезненной, как блаженство, и только самые близкие люди, только друзья и коллеги могут правильно понять кажущуюся странность отрешённого от быта мыслителя.

   Ю.П.: На счёт понимания я бы не строил лишних иллюзий. Чтобы понять мыслителя или писателя, надо его внимательно читать, я думаю, что ни родители мои, ни многочисленные братья мои, они многие из моих книг и не читали. О полном понимании тут и речи быть не может.

   П.Т. Моя жена у меня первый чтец и советник. Она же и корректор. А без материнского совета я не мыслю себе многих важных решений, хотя книг прочёл гору, самых, что ни на есть учёных.

   Нина Ивановна: И я тоже читаю Юрия Дмитриевича.

   Ю.П.: Читает и… ругает (смеётся).

   П.Т.: Ну, хорошо. Понимают до конца вас не все читатели, но ведь популярность у писателя Петухова огромная. Были ли у Вас проблемы со «звёздной болезнью»? Всё-таки миллионные тиражи это не шутка…

   Ю.П.: «Звёздная болезнь» больше касается шоу-бизнеса.

   П.Т. Я имел в виду популярность как таковую, бремя массовой популярности.

   Ю.П.: Про письма я вам уже говорил. Это было. Их, действительно, мы мешками носили. На улице, в транспорте меня тоже иногда узнают, но это бывает относительно редко.

   П.Т.: Неужели за Вами, за таким умным, сильным и элегантным мужчиной, не бегают поклонницы?

   Нина Ивановна: Поклонницы были…

   Ю.П.: Не только были, порой своими телефонными звонками по ночам не давали спать. И, знаете, были среди них такие интересные…, и предложения делали, будь здоров! Присылали даже фотографию с обнажённой натурой и надписью: «Юрий Дмитриевич, лучше меня Вы не найдёте!».

   Нина Ивановна (смеётся): Был такой случай. Приходит в наше издательство одна девица, запыхалась, вся трясётся, и говорит: «Скорей, скорей! Мне – Петухова!». Я спрашиваю: «А Вам зачем?» – Мне бы к нему только прикоснуться! Меня зомбируют! Как только я к нему прикоснусь, у меня всё пройдёт».

   П.Т.: Прямо как к святому отцу. Бесов просят изгнать.

   Нина Ивановна: А другая поклонница домогалась интервью у Петухова на даче, два месяца ходила за ним. Он говорит: «Ну, хорошо, давайте здесь побеседуем». А она: «Нет, только у меня на даче».

   Ю.П.: Ну, ладно хватит об этом, а то люди на самом деле подумают, что я живу как «суперзвезда». Но это далеко не так, в моей жизни всё гораздо строже и скромнее.

   П.Т.: «И не надо лишних слов», правильно? Я заметил, что это одно из ваших любимых выражений. Или ещё: «Только дело! Только дело!». Звучит, как девиз.

   Ю.П.: Хотелось бы, конечно, приблизиться к этому идеалу. Я сам себя всё время ловлю на многословии и, вообще, на ощущении, что мы что-то упускаем и чего-то важного можем добиться уже сейчас, если бы меньше говорили попусту.

   П.Т.: Ну не всё же вы время трудитесь в поте лица, бывают у вас и минуты отдыха. Чем вы любите заниматься в свободное время. Есть ли у Вас какие-либо увлечения, хобби, привязанности?

   Ю.П.: На всё это практически не остаётся времени. Книги, например, художественные, я очень люблю, но сейчас читать их не досуг. Так, по диагонали просмотрю что-нибудь на бегу, чтобы иметь представление. Из серьёзной литературы, по истории, археологии, современной политике, читаю только то, над чем работаю в данный период. Даже на это едва урываю несколько часов, ну а о хобби или чем-то в этом роде нечего и говорить… Когда-то давно у меня были дома и собаки, и аквариумные рыбки, я собирал почтовые марки, монеты, начитал коллекционировать альбомы с живописью, которая мне очень нравится. Много есть в мире интересных, увлекательных вещей. Но сейчас не хватило бы свободного времени даже следить за аквариумом, не говоря уже о собаке. Ей нужно постоянное внимание, а мы с Ниной Ивановной много ездим, нас часто не бывает дома.

   П.Т.: Я знаю, что Вы часто и много путешествуете. В каких странах вы побывали? Какова была основная цель поездок: научная, деловая или туристическая?

   Ю.П.: Мы не можем себе позволить туристические поездки. Если куда едем, то по вполне конкретным вопросам. Предварительно составляется конкретный план и он выполняется. По сути это экспедиция. Почему я и считаю необходимым побывать на месте. Ни один серьёзный исследователь не может писать о чем-то основательно, не побывав на месте событий, не пощупав предмет исследования своими руками. Об имеющейся научной литературе по соответствующему вопросу, я и не говорю. Это само собой разумеется. Но полевые исследования заряжают особой энергией, дают мистический опыт личного соприкосновения с тайнами прошлого. Кроме того, во многих странах я не ощущаю себя иностранцем, в Греции, например, на Балканах, в Скандинавии.

   П.Т.: Скажите, пожалуйста, в каких именно странах Вы побывали с экспедицией.

   Ю.П.: Большинство наших поездок связано с поиском прародины индоевропейцев. Все страны тут перечислить будет довольно долго. Это почти вся Европа, Ближний Восток, Северная Африка, Малая Азия. Все наши экспедиции запечатлены на фотографиях, на видео, но руки пока ещё не дошли, чтобы систематизировать всё это.

   П.Т.: Я видел некоторые из цветных фото в новом издании книги «Дорогами богов». Есть очень эффектные снимки: на фоне Египетских пирамид, двуглавого орла из Троады, греческих ваз со свастиками. А какая из творческих поездок оказалась наиболее результативной, с научной точки зрения?

   Ю.П.: Все они были результативными, каждая по-своему. Они все были осуществлены по плану и составляют звенья одной цепи. Если результат не ожидается, не планируется, то я не еду.

   П.Т.: Это Ваша характерна черта: непременно побывать на месте событий, будь то за рубежом, или в России. Когда вы описывали трагические события октября 1993 года возле Дома Советов, с гордостью добавили: «Я был там, я всё видел», «это в меня стреляли».

   Ю.П.: Такое было на самом деле. Стреляли, в том числе, и в меня. То, что пуля не попала, то это, как говорится, слава Богу. Первый раз это было перед зданием мэрии. Помню, как пули со свистом пролетали над головой и били по асфальту… А второй раз, в этот же день 3(4) октября 1993 года перед Останкино. Кто-то тогда погиб, кто-то был ранен и выжил. Мне суждено было ещё что-то написать.

   П.Т.: Если судить по таким очеркам как «Чёрный дом» или «Правда об октябрьском народном восстании», эти события Вас потрясли. Это, наверное, Ваше самое сильное впечатление последних лет?

   Ю.П.: Никаких особых потрясений от этих событий у меня не было. Они достаточно хорошо просчитывались, и об их возможном исходе я догадывался. То, что на меня, действительно, оказало шокирующее воздействие – это такие сугубо отрицательные события, как разрушение страны, нашей великой империи. Потрясение последнего года это военные преступления НАТО в Югославии. Я всё-таки ожидал, надеялся, что найдутся силы для оказания отпора американской военщине. Но практически эта помощь оказалась незначительной, совершенно недостаточной.

   П.Т.: Вы настроены крайне пессимистично. Вот и последняя Ваша книга называется «Конец России». Агония ельцинского режима это ещё не конец русской цивилизации в целом.

   Ю.П.: России в настоящее время уже не существует. Осталось только прежнее название. Если у Вас есть противоположное мнение, изложите, пожалуйста, свои аргументы.

   П.Т.: Пожалуйста. С метаисторической точки зрения, Россия это живой организм, который не только растёт и развивается, но время от времени меняет типы культурно-исторической общности, типы цивилизаций. Одно дело, Русь варяжская, другое дело – Киевская Русь, Московское царство – это ещё одно новое явление, Российская Империя после петровских реформ, со столицей в Санкт-Петербурге, – это опять другая цивилизация, СССР во главе с большевиками – это совершенно особый разговор, и, наконец, ельцинская России, государство принципиально отличное от всех предыдущих. Потому я и считаю, что нам необходимо выработать качественно новую парадигму, чтобы совершить успешный прорыв вперёд, разумеется, с учётом предыдущего опыта. Старой, прежней России, уже больше никогда не будет. А судьба новой страны – зависит в значительной степени от нас. Помните стихотворение Владимира Солоухина: «Россия ещё не погибла, пока мы живы, друзья…». Мы, новое поколение русских людей, не только живы, мы полны сил, воли, энергии и готовы вести наступление по всем фронтам.

   Ю.П.: Ваши намерения похвальны, но этим Вы мне ещё не доказали, что Россия существует. Ваших аргументов недостаточно. Рассуждение об исторических фазах вполне разумно, с ним я согласен. Это фазы различных цивилизаций русов как особой суперэтнической категории, а Россия – понятие совершенно иное. Русской государственной власти у нас сейчас не существует. Россией управляют из-за границы. Административную и политическую власть осуществляют марионетки. Их никак нельзя назвать русскими людьми, они не являются таковыми ни по убеждениям, ни по поведению, а часто и по крови. Власть не принадлежит русскому народу. Собственность, прежде всего крупная собственность, тоже не принадлежит русским. Она в руках у кавказцев, турков, американцев, немцев, евреев. Последние часто имеют двойное гражданство, главным является израильское. А русских собственников, про рабочих и интеллигенцию я тут не говорю, лишь маленькие участки земли и мелкая торговля. Таких как Черномырдин или Брынцалов – считанные единицы. Русский этнос, он конечно существует, но единого народа уже нет, он выродился в население, которое по паспорту смесь русских, татар, мордвы и т.д. Народ номинально существует, а фактически его нет. Вот, в результате и выходит, как у Пушкина в «Борисе Годунове». Власть утеряна – а народ безмолвствует.

   П.Т. Я категорически с Вами не согласен…

   Ю.П.: Быть может, в будущем России когда-нибудь и возродится, будет русская власть, русская собственность, законы в интересах нашего народа. Ведь Россия – это не смертный человек. Это сила гораздо более мощная и бессмертная. Будем в это верить. Но на данном историческом этапе России нет. Мы с вами вдвоём, или даже десять, сто человек – это ещё не Россия.

   П.Т.: Понятно. Тут есть над чем задуматься. И возникают традиционные русские вопросы: «Кто виноват?», «Что делать?».

   Ю.П.: Буквально на этот вопрос я отвечать не буду. Виновных можно перечислять очень долго. Мы уже говорили тут о «реформаторах», о роли Запада, об интертности населения. Но в конечном счёте это все косвенные виновники. Прямые виновники – мы сами. Мы накопили огромное количество внутренней и имперской энергии, но сами не знали, что с ней дальше делать. Вот она и пошла по губительному пути. Нас буквально разорвало.

   П.Т.: Всё это следует продумать особо, а сегодня ещё один последний вопрос. Каковы ваши планы на будущее?

   Ю.П.: Ближайшие задачи – это издать «Историю Русов», заявленную в рекламе. Надо будет выпустить серию видеофильмов, на основе того, что мы отсняли в экспедициях. Неплохо было бы выйти на телевидение, чтобы донести результаты наших трудов до широкой публики. А в будущем, я надеюсь в скором будущем, необходимо создать крупный научно-исследовательский центр, с издательским домом, журналами, специальными отделами по различным темам, чтобы исследовать все стороны и аспекты русского суперэтноса. Лично я этим занимаюсь уже давно, но теперь созрели условия, чтобы поставить всё на более широкую ногу. А главное – подготовить и самих себя, и общество в целом для перехода на качественно новую ступень, чтобы идти дальше.

   П.Т.: Я от души желаю успехов в реализации Ваших проектов и надеюсь принять в них участие.

 
   Другие беседы Павла Владимировича Тулаева с Юрием Дмитриевичем Петуховым размещены в рубрике ИНТЕРВЬЮ на сайте http://tulaev.ru

 

COPYRIGHT РУССКИЙ МЕЖДУНАРОДНЫЙ ФОРУМ "АТЕНЕЙ" 2001-2005