Понятие «кризиса аналитичности» возникло в связи с социальной катастрофой, проявившейся в период Первой мировой войны. Суть этого кризиса заключается в невозможности достигнуть позитивного стратегического результата в условиях, когда обе стороны последовательно используют одинаковую модель войны.
   Если аналитическая теория операций может рассматриваться как триумф использования естественно-научных методов в военном искусстве, то в рамках предлагаемого подхода необходимо отказаться от односторонней рациональности и взять на вооружение методы, которые относятся скорее к магии, нежели к официальной науке. Дело в том, что рациональное регулирование динамики сложной системы, базирующееся на определенных постулатах, неизбежно приводит к структурному кризису, который наступает тем быстрее, чем сложнее система, т.е. чем больше неконтролируемых аналитиками ограничений наложено на ее развитие.
   Иными словами, именно социальные проблемы, порождаемые внешним управлением, провоцируют в системе бифуркационные процессы, приводящие к разрушению самой управленческой структуры.
    Данная теорема представляет собой динамическую форму обобщенного принципа Ле-Шателье и носит общесистемный характер. Типичным примером системы, в которой кризисы аналитичности происходят постоянно, являясь «нормой», - это финансовый рынок. Менее очевидным случаем неизбежного управленческого коллапса может служить социально регулируемая (окультуренная) экосистема, где исторически неизбежные этногенетические конфликты с обязательностью часового механизма приводят к использованию силы для их решения. При этом любые аналитические подходы к решению проблемы управления изначально обречены на неудачу, поскольку принципиально не могут учитывать количество и расположение так называемых «странных аттракторов» в пространственно-временной метрике географических регионов, которые и определяют, какой из воюющих сторон достанется победа.
    Так, несмотря на всю красоту стратегической постановки, рожденной талантом гитлеровских генералов, Германия все же проиграла войну вопреки достигнутому военно-стратегическому преимуществу в ее начале. В этой кампании аналитический кризис проявился в полной мере.
    Другой, не менее интересный пример несостоятельности аналитической стратегии — идеологическая война, которую вел СССР, и которая, будучи на определенном этапе весьма результативной, тем не менее, закончилась полным крахом.
    Еще более интересным примером несостоятельности аналитической стратегии станет, пока еще не завершившийся, американский подход к решению этой проблемы, известной как «план Маршалла».
    Эта оперативная схема была и проще, и тоньше всех предыдущих. Она основывалась на том, что экономика – это тот козырь, которым бьют все, если дать ей достаточно времени... Только вот времени-то может не оказаться… Это связано с тем, что направленное использование финансово-аналитической стратегии как инструмента разрешения проблемы аналитичности неизбежно приведет к новому витку кризиса управления, еще более деструктивному, поскольку он проявится в форме планетарного катаклизма, явные признаки которого мы уже наблюдаем.
     Есть, однако, «идеальное» решение, лежащее на магистральном пути развития аналитической стратегии, которое не было замечено аналитиками из-за того, что уж очень оно авантюристично и требует мужества от командира, сознательно берущего на себя ответственность за результат. Речь идет о «стратегии риска».

   Риск есть неотъемлемый спутник борьбы, направленной на оптимизацию своих условий. С этой точки зрения, любая стратегия рискованна. В системе же «война» слишком много переменных, поэтому сколь бы безопасным ни выглядел избранный вами план, он всегда может оказаться гибельным.
    Рассмотрим некое гипотетическое сражение как «темповую игру», в которой в ответ на каждый ваш ход у противника есть некая последовательность ответных ходов. Суть «аналитической революции» в этом случае будет сводиться к упрощению «пространства решений», делая его более удобным для анализа, свойственного классической стратегии, работающей не с реальной системой «война», а с ее упрощенной моделью. При этом суть кризиса аналитичности состоит в том, что эта модель логически просматривается всеми сторонами одинаково. Попытки же вернуться от модели к реальной системе оказываются невыполнимыми ни в психологическом, ни в научно-техническом смысле.
    Учтем теперь, что, сколь бы хорошо ни работала разведка, ее данные либо не полны, либо запаздывают. Иными словами, если речь идет о действиях в реальном масштабе времени, то война, в отличие от шахмат, всегда оказывается игрой с неполной информацией ! С этим связано происхождение «нормального» оперативного риска в 20-30%.
    Итак, чем более аналитическими являются наши действия, тем предсказуемее они оказываются, в результате чего позиции противников оказываются близкими к равновесию.
    При использовании же стратегии риска равновесие нарушается грубо и необратимо, реализуясь либо полной победой, либо полным поражением, поскольку противник вынуждается неожиданностью действовать наугад, находясь в состоянии информационного голода. В этом случае фактором, определяющим результат предпринимаемых им оперативных действий, оказывается дефицит времени, исключающий возможность хорошо продуманных стратегических решений, что вынуждает его перейти к тактике обороны при неполноте информации.
    Динамические процессы описываются дифференциальными уравнениями типа «время-пространство». При этом в сложных системах, а при переходе к квантовой картине мира и в простых, возникают уравнения шредингеровского типа, решения которых могут иметь особенности в так называемых точках «бифуркации», в которых это решение разделяется на несколько ветвей, функционирующих существенно по-разному! Вблизи точки бифуркации сколь угодно малое изменение начальных условий неожиданно оказывает макроскопическое воздействие на всю динамику системы. В применении к стратегии это означает, что исход сражения неожиданно оказывается зависящим от индивидуальных особенностей одного человека: офицера или солдата. Однако в отличие от аналитической стратегии, в которой наблюдается эффект саморегуляции (по крайней мере в фазе нарастания), в рискованной операции динамический гомеостаз панацеей не является. Рискованные операции, даже завершившиеся успешно, находятся в зоне пространственно-временной неустойчивости, конечный результат которых непредсказуем.
    Там возникает неординарная ситуация, когда вся кампания может провалиться из-за недостаточно подготовленных в психологическом отношении полевых командиров.
    Стратегия риска – это, прежде всего, человеческий фактор, состоящий в том, смогут ли ответственные командиры силой своей Личности удержать операцию на узкой грани, отделяющей их сторону от катастрофы?.. Например, успех немецкого прорыва в Арденнах зависел, в частности, от того, насколько успешно войска, наступающие в Бельгии, выполнят свою задачу и спровоцируют союзников на гибельный для них «маневр Диль». Динамика этой отвлекающей операции определялась успешностью/неуспешностью действий немецких десантников, которые должны были принудить к капитуляции бельгийские форты. Ибо, с точки зрения аналитической стратегии, действия отряда из 75 десантников под командованием лейтенанта Витцига, неожиданно напавших на бельгийский форт Эбен-Эмаль, и в течение суток блокировавших гарнизон форта в 1200 человек были бы попросту невозможными.
    Итак, в неаналитических операциях работает «личностный фактор», предполагающий отличное знание не только своих возможностей, но и возможностей противника, включая его психологические особенности. Это позволяет строить свою стратегию как последовательность шагов, результат которых не может быть просчитан противником в реальном масштабе времени... Вот почему стратегия риска являет собой один из лучших примеров искусственно заданного и контролируемого хаоса.
    В известном смысле эта стратегия лежит за пределами Устава и носит «карнавальный характер». Поскольку, чем сложнее «пространство войны», представляющее собой множество факторов, событий и обстоятельств, влияющих на состояние системы «война», — тем больше в нем точек бифуркаций и существенно различающихся «конечных позиций».

   Будем считать «чудом» всякое боевое столкновение, исход которого столь сильно отличается от «нормального», что это не может быть объяснено с точки зрения статистической модели. Речь в данном случае пойдет о событиях скорее невероятных, нежели маловероятных.
    Анализируя штурм Бэн-Эсмаля и сходные события, связанные с фактором «внезапности», Б. Лиддел Гарт указывает на то обстоятельство, что гарнизон форта не был готов к отражению именно атаки воздушного десанта. Но ведь неизбежность скорого вторжения в Бельгию в мае 1940 года была очевидна всем. Что же касается ВДВ, то в конце 30-х годов такая возможность уже не была новостью и учитывалась при планировании военных операций. Таким образом, если операция Витцига и оказалась для бельгийцев «внезапной», то речь здесь должна идти не о совсем привычной трактовке понятия «внезапность».
    Рассмотрим в связи с этим операции японцев против Перл-Харбора, Филиппин и Сингапура в декабре 1941 года. Не подлежит никакому сомнению, что союзники оказались совершенно не готовыми к сражению. Однако же конвои, идущие к Малайе, были обнаружены с воздуха задолго до высадки, и о неизбежности атаки Перл-Харбора американское командование было предупреждено не только «расколотым» японским дипломатическим кодом, но и разнообразной развединформацией. Что же касается Филиппин, то атака Манилы по погодным условиям была задержана и состоялась лишь через несколько часов после официального объявления войны. И вновь перед нами противоречие: внезапность достигнута, но по объективным данным ее просто не могло быть!
    В этом феномене кроется один из ключей к понятию стратегического чуда: в таких операциях субъективные факторы превалируют над объективными в силу того, что обороняющиеся оказываются психологически не готовы оказать сопротивление и заранее принимают происходящее как свою судьбу-ситуацию под волевым давлением атакующих, лишающих их собственной воли. Здесь мы имеем дело с индукцией безумия. Сторона, дерзнувшая подготовить и осуществить невозможную операцию, должна быть чуть-чуть «не в себе». Но безумие, будучи проявлением в индивидуальной психике сил хаоса, оказывается заразительным.
     И у десантников Витцига, и у летчиков Футиды, и у саперов Ямаситы были свои особые, иррациональные «туннели Реальности», искаженные, болезненные, но привлекательные, как волшебная сказка, поразившая психику добропорядочных англо-франко-бельгийско-американских воинов, столкнувшихся с подлинным сумасшествием, проявившимся в фанатичной Вере своих противников в неизбежность чуда, перед которой их уравновешенное мировоззрение оказалось бессильным.
     Всякий бой на какое-то время существует как суперпозиция состояний победы и поражения. «Калибровка действительности» фиксируется актом выбора, который изначально предопределен для обеих сражающихся сторон состоянием пространственно-временной метрики. Именно в силу этого немцы подсознательно были убеждены, что они «уже» победили, а бельгийцы также подсознательно согласились с тем, что они проиграли.
     Этот процесс протекает на уровне коллективного бессознательного, поэтому и реализуется как факт, не поддающийся логическому объяснению. Таким образом, выигранная битва – это та битва, в которой вы ни при каких условиях не признаете себя побежденным и поэтому, в случае неудачи, неожиданно можете вновь «перевернуть» ситуацию, поскольку она находится в зоне динамической неустойчивости!

   Ключ к пониманию высших неаналитических форм стратегии дает восьмиконтурная модель психики Т.Лири, согласно которой поведение человека может быть представлено как результат взаимодействия нескольких жестко генетически заложенных паттернов.
    Первым и древнейшим из них является биовыживательный контур, физиологически сцепленный с продолговатым мозгом, возникший одновременно с появлением жизни на Земле. Современную форму он принял у первых млекопитающих. У человека формирование этого контура возникает при рождении.
    1. Биовыживательный контур определяет сосательный рефлекс и все функции организма, связанные с питанием. Он же инициирует в индивидуальном сознании ассоциативную систему понятий, а в коллективном сознании – систему ценностей, связанную с образом Матери. С военной точки зрения, этот контур обеспечивает консолидацию сил единокровных родственников перед лицом общей опасности. Проявлением этого принципа в классической стратегии является такой образ действий, при котором потери минимальны.
    2. Эмоционально-территориальный контур, связанный с подкоркой головного мозга. Он возник вместе с древними приматами и отвечает за проявление низших эмоций и, прежде всего, за форму пассивной и активной агрессии, которая и определяет положение индивидуума в «стае» окультуренных приматов – людей. Этот контур «закладывается» на первом году жизни ребенка – в возрасте, когда он учится ходить, инициируя в его душе систему понятий, связанных с иерархией социальной власти и границами ему дозволенного.
     В армии это проявляется как военная дисциплина, персонифицируемая сержантом, в гражданской жизни – как коррумпированный криминал, представляющий собой неписанные, но существующие реально законы общества. Именно этот контур отвечает за жестокость войн и психологическую специфику всех видов конфликтов.
    3. Семантический контур, связанный с корой левого полушария головного мозга и частично с его лобными долями. Он формируется в возрасте, когда ребенок учится говорить, и определяет индивидуальную способность находить логические связи между различными событиями, а также умение хладнокровно, но убедительно аргументировать свою точку зрения, не прибегая к физической силе или эмоциональному давлению. Этот контур отвечает за научное познание. Идеальным воплощением его является военное искусство классической «немецкой школы», созданное идеями Клаузевица, Мольтке-старшего и Шлиффена. Дело в том, что именно германский генеральный штаб породил новый тип офицера – никогда не участвующего в боях на полях сражений, являющегося скорее ученым-аналитиком, создавшим аналитическую теорию стратегии, нежели солдатом.
     Серьезной и принципиальной ошибкой немецких военных аналитиков, тем не менее, была именно их уверенность в том, что человеческий Разум исчерпывается семантическим контуром. К сожалению, это по сей день является традиционным заблуждением всей военной и научно-технической интеллигенции, особенно математиков.
     4. Социально-половой контур закладывает в психике будущие формы сексуального поведения, начиная с детского возраста, когда либидо еще проявляется в сексуальных фантазиях ребенка, конкретная реализация которых происходит в период полового созревания в зависимости от социального положения индивидуума (уровня вседозволенности). Эта форма генетически запрограммирована психологическими проблемами противопоставления Эго интересам коллектива еще в прадревнем периоде, когда крупные приматы учились жить в стае. Этот контур определяет религиозные и идеологические установки индивидуума как тактические приемы реализации его сексуальных фантазий. Биохимически он связан с «новой корой» левого полушария и таламусом.
     Этот контур породил стратегию идеологической войны против условий существования чуждой культурогенной формы, которая, как правило, ведется путем формирования общественного мнения средствами пропаганды новых идей, характерными для политической борьбы. Особенностью этого контура является то, что он для стратегического решения своих личных проблем использует чувства людей, превращая их в форму своей сексуальной самореализации.
     Вот почему все политики и провозвестники новых религий уже фактом своей ориентации на абстрактные идеи типа Свобода, Равенство и Братство демонстрируют подавленное устоями общества проявление своих аномальных сексуальных желаний, которые они могут безбоязненно осуществлять лишь прикрыв эту вакханалию политической борьбой во имя торжества провозглашаемых химер, став харизматическими лидерами, подобно Ошо, или представителями законной Власти.
      Даным контуром заканчивается первый круг психики, древнейшие отделы которого содержат устойчивые стратегии поведения, отлаженные в процессе генетической эволюции и работающие на автоматизме. Во втором круге психики они начинают взаимодействие со сравнительно молодыми, проходящими «обкатку» генетическими программами, причинно обусловленными новыми, неописанными в генах жизненными ситуациями. У обычных людей это взаимодействие порождает сомнение, вызванноенеопределенностью ожидаемого результата, поскольку попадание индивидуума в рискованные ситуации, где жизнь и смерть полностью зависят только от правильности выбранного им решения, то есть от того, ведет ли его Провидение.
     Контуры второго круга психики принадлежат к высшим модам психики и проявлены далеко не у всех людей, поэтому феномены их проявления либо просто не воспринимаются обычными людьми, либо фиксируются как парадокс на грани чуда теми, кто стали очевидцами.
     Эти контуры проявляются исключительно как Сверхспособности, возникающие при подключении индивидуальной психики к локальному квантовому контуру (7) и контуру метапрограммирования (8), которые отвечают за взаимодействие индивидуума с Вселенной на причинно-следственном уровне. К самому понятию «стратегия» они никакого отношения не имеют, являясь чистой магией, поэтому в дальнейшем рассматриваться не будут.
     5. Нейросоматический контур позволяет, благодаря интуитивному озарению, «увидеть» в пространстве-времени Путь, ведущий к победе. С его работой и связана «стратегия чуда», которая не поддается логическому анализу. Этот контур биохимически связан с корой и подкоркой правого полушария головного мозга. Он активно развивается в наше историческое время. Существуют психо-физиологические средства и медитативные техники, позволяющие спроецировать индивидуальное сознание на уровень пятого контура. Примером одной из них является ребефинг.
      Следует иметь в виду, что большинство командиров, принимающих судьбоносные стратегические решения, не умеют работать со старшими контурами сознания. В результате этого знаки, которые посылает им Вселенная, оказываются неправильно понятыми. Примерами этого являются многие отморозки из военной кунсткамеры.
      6. Значительно более богатые возможности содержит шестой, нейрогенетический контур. Если интуитивные озарения 5-го контура происходят все-таки еще на уровне человеческой Личности, то 6-й контур работает на уровне базы данных коллективного бессознательного всего Человечества. Поэтому в зависимости от индивидуальных особенностей человека, оперирующего этой информацией, - это либо бог, либо демон. Ибо нейрогенетический контур – это Кольцо Всевластья, позволяющее решать любые проблемы и даже достигать глобальной цели, не прибегая к решению последовательности локальных целей, ведущих к ее осуществлению. Но поскольку на данном уровне развития Человечества подавляющее большинство не может работать с Высшими контурами психики, то неаналитическая стратегия носит исключительно личностный характер, вопреки стандартным стереотипам социально-психологических оценок.

   Неаналитическая стратегия является активом командиров, способных сознательно работать с ресурсами Высших психических уровней, в первую очередь нейросоматического и нейрогенетического, что проявляется как квинтэссенция «стратегии риска». «Парадокс Шредингера» здесь присутствует в полной мере, ибо Вселенная для них осциллирует между двумя диаметрально противоположными состояниями: или сокрушительным поражением, или абсолютной победой.
    Еще одна опасность коренится в том, что послевоенный мир может оказаться неустойчивым, так как пространство «текущей Реальности» имеет тенденцию к самопроизвольному бифуркационному возвращению к более устойчивому состоянию.
    Разработка неаналитической операции существенно отличается от обычного планирования. Модель такой операции составляется для «пространства войны», богатого точками бифуркаций. Это означает, что многие понятия классической стратегии здесь «не работают». Так, например, невозможно корректно определить связность позиций, поскольку вариационная задача, к решению которой сводится вычисление связности, может быть задана только на гладком многообразии. Пространство же неаналитической операции таким не является. Решение этой задачи лежит в сфере Высших мод человеческой психики, позволяющих выбранную стратегом «безумную Реальность» так противопоставить текущей, чтобы она оказалась для всех «единственно возможной».
    Основоположник неаналитической стратегии, древнекитайский мудрец Гуй Гу Цзы, живший во II – III веке до н.э., учил, что подлинная Власть коренится в способности правителя созерцать Исток Творения, где зреют семена грядущих событий. Скрывая свои замыслы от всех, он управляет не Законами, не администрированием, а Духовным предвидением того, как будут развиваться события. Именно это позволяет ему с усердием паука так сплетать паутину своих стратагем, что жертва, ведущая против него необъявленную войну, сама попадается в заранее приготовленную ей ловушку.
     Это и есть стратегия непрямых действий, которую нельзя формализовать – она есть неотъемлемая принадлежность только одного человека, являясь его скрытой силой, позволяющей воздавать должное каждому, не прибегая к внешнему проявлению насилия.

Алексей  Межлумянц