Жизнь и деятельность Сигизмунда Герберштейна (1486-1566), знаменитого дипломата и автора «Записок о Московии», проходила в сложную, полную драматических событий эпоху, когда одна историческая цивилизация сменяла другую. Принято считать, что именно в эти годы, на рубеже XV-XVI веков на обломках старого феодального мира стала зарождаться новая, буржуазная Европа и наступило Новое время. Какие именно события стали причиной революционной смены вех?

   Стремительный рост городов, постепенно превратившихся из военных крепостей в центры торговли и культуры, способствовал поиску всё более и более оптимальных форм производства, экономического обмена, общественной организации. Развитие естественных наук, появление мануфактуры, печатного дела, светского образования привели к появлению нового мировоззрения, качественно отличного от средневекового христианства. Это была идеология гуманизма, прославлявшая красоту природы и свободу разумного человека. Зародившись на севере Италии и в германских землях, буржуазное мировоззрение всего за несколько десятилетий охватило всю католическую Европу и стало продвигаться на славянский Восток.

   Русский мир в это время жил другими событиями. В 1453 году под напором многочисленной армии султана Мехмеда II, вождя мусульман и главы Османской империи, пал Константинополь-Царьград, древний центр византийской культуры, оплот восточного христианства. Европа потеряла доступ к Чёрному морю, а главенство Православной Церкви перешло к Москве.

   Судьба одного из славянских центров, возвысившегося в ходе борьбы за свою независимость от татар до уровня региональной державы, приобрела универсальный и мистический смысл. Москва стала «Третьим Римом». В 1472 году этот статус был закреплён династическим браком московского князя Ивана III, потомственным Рюриковичем, с Софией Палеолог, племянницей последнего Византийского императора Константина XI. Одновременно с православной царевной Московская держава приобрела атрибуты Византийской Империи. Её новым гербом стал двуглавый орёл.

   При Иване III Москва превратилась в одну из главных столиц мира. Успенский и Архангельский соборы, Грановитая палата, колокольня Ивана Великого, новые стены и башни Кремля, построенные при помощи лучших архитекторов Европы, – всё это свидетельствовало о новом качестве некогда провинциального города на границе Владимирского княжества.

   Возвышению Москвы как крупного православного центра способствовал духовный подвиг Преподобного Сергия, молитвенника Святой Руси и основателя Свято-Троицкой Лавры. После победы христиан над татарами на Куликовом поле московские князья стали претендовать на абсолютную гегемонию среди владений Рюриковичей и их братьев. Один за другим они подчинили Рязань, Псков, Великий Новгород, другие вольные города, чтобы затем вступить в войну с Литвой за возвращение исконных русских земель на западе. В целом за годы правления Ивана III Русь расширила свои территориальные владения в пять раз.

   Не менее активную политику проводила на западе австрийская династия Габсбургов, глава и опора «Священной Римской империи». Благодаря дальновидной матримониальной политике двора Максимилиана I она сумела включить в свои владения Испанию, освободившуюся в ходе Реконкисты от власти мусульман, соседнюю Португалию и Нидерланды, а затем Чехию и Венгрию. Особое место в дипломатии Габсбургов занимал союз с Ягеллонами, королевской династией в Польше и Литве. Их участие в строительстве новой империи могло обеспечить Габсбургам мировое господство. Так, по сути, и произошло при Карле V, внуке Максимилиана. Этот испанский король, обретя титул императора, поставил перед собой задачу создания всемирной христианской державы, которая смогла бы противостоять мусульманской экспансии.

   Новое качество в развитие европейской цивилизации привнесло знаменитое путешествие Христофора Колумба. Хотя оно и не сразу изменило карту мира, и Америку долго ещё называли Индиями, географы уже мыслили двумя земными полушариями, а немецкий учёный Мартин Бехайм изготовил первый глобус. Западный мир перестал быть христоцентричным. Он стал экстравертным, обращённым к миру, к новым знаниями и землям.

   Православный Восток в это время пребывал в метафизической неподвижности и интравертности. Став «Третьим Римом», Москва ещё более устремила свои чаяния к Небесному Граду, ожидая в молитвенном покаянии Конца Света и Страшного Суда. Русское царство расширяло свои владения – её «Америкой» стали Побережья Ледовитого океана и Сибирь, – но освоение далёких земель само по себе не способствовало развитию наук и искусств. Ортодоксы-старообрядцы не поощряли европейский гуманизм и воспринимали новости с запада как «вести с того света».

   Вольномыслие в Европе уже достигло высот титанов Возрождения: Макиавелли написал своего «Государя», Эразм Роттердамский сочинил «Похвалу глупости», Мартин Лютер закладывал основы протестантизма, Боттичелли воспевал своими живописными шедеврами языческих богов, Дюрер создавал реалистические портреты императоров. А в православном мире по-прежнему царил строгий дух покаяния и молитвенной аскезы, художественным выражением которого стали архитектура монастырей и иконопись – мистическое «умозрение в красках».

   Когда посол Габсбургов, образованный аристократ и опытный политик Сигизмунд Герберштейн, был направлен в Москву, произошла встреча различных миров. В одном из них идеалом были католическая иерархия, рыцарская доблесть, немецкая учёность, в другом – православная святость, послушание царю, воинская солидарность. Вне данного контекста трудно понять глубинный смысл противоречий между германской империей и славянским миром, которые призван был если не примирить, то хотя бы учесть на время переговоров Герберштейн.

   Первое посольство, имевшее место в 1517 году, не ставило своей целью описание Московии. Миссия Герберштейна была гораздо прозаичнее и прагматичнее. Посол должен был склонить московского государя Василия III к стратегическому союзу с Максимилианом I для борьбы против общего врага – мусульман.

   После захвата Константинополя турками экспансия исламской цивилизации неуклонно нарастала: великая Османская империя со столицей в Стамбуле завоевывала весь Балканский полуостров, подчинив один за другим европейские города – Софию, Бухарест, Белград – и дошла на северо-западе до самой Вены. Героическое сопротивление словенцев мусульманскому вторжению приводило к локальным победам, таким как битва при Сисаке (1593 г.), где прославился выдающийся полководец Андрей Туряшский. Однако полная победа над мощным противником с юга была невозможной без сильных союзников, для чего и понадобился опытный австрийский дипломат и политик словенского происхождения.

   Ради «блага всего христианского мира» Герберштейн предлагал московскому князю прекратить войну с Литвой и Польшей. Более конкретно речь шла о возможном отказе от Смоленска, отвоёванного русскими за три года до посольства, а также об освобождении князя Михаила Глинского, долгое время находившегося на службе у римского цезаря. Несмотря на всё своё мастерство Герберштейн не смог склонить русского государя к унизительным, с его точки зрения, уступкам, но ему удалось добиться расположения Василия III и более тщательно присмотреться к русской действительности.

   Перед вторым посольством в 1526 году, когда бразды правления империей перешли к Карлу V, барону Герберштейну было вручено специальное письмо эрц-герцога Фердинанда с пожеланием тщательно исследовать веру, обычаи и обряды той страны, куда он направлялся. Ему вменялось в обязанность также добыть богослужебные книги и составить по возможности более подробное описание географии Московского княжества. Разумеется, это было дополнительное поручение к основной дипломатической миссии, суть которой по-прежнему сводилась к установлению христианского союза против Османской Империи. После овладения Меккой и Мединой, турки стали быстро продвигаться на северо-запад. Взятие Белграда в 1521 году и поход на Венгрию настолько переполошили европейцев, что они готовы были любой ценой добиться вовлечения Москвы в антитурецкую коалицию. Лучшую кандидатуру, чем Герберштейн, для исполнения деликатного и сложного поручения на Востоке найти было трудно.
 

   Сигизмунд Герберштейн принадлежал к древнему каринтийскому роду, чьё имение располагалось в австрийской Штирии. Дома его звали Жига или Жигомонт. Сам Жига считал себя австрийцем, ибо его дворянская семья была полностью германизирована, но к местной культуре он относился с уважением. С юных лет, наряду с немецким и латынью, барон выучил словенский язык (windish), чем при случае щеголял. Получив аристократическое образование сначала в семье, а затем в Венском университете, Герберштейн был посвящён в рыцари самим императором Максимилианом. Всю свою жизнь он сознательно и последовательно служил династии Габсбургов. Не только на дипломатическом поприще. Когда в 1515 году в южной Штирии и Крайне разгорелось крупное крестьянское восстание против феодалов (в этническом плане деревенское население составляли почти исключительно словенцы, а замками с прилегающими землями владели немцы), у барона не было сомнения в том, чью занять позицию. Правда, подавлением бунта занимался брат Герберштейна – Юрий, а не Жига, но сути дела это не меняет.

   Пользуясь исключительным доверием императорского двора, Сигизмунд Герберштейн прошёл блестящую карьеру: от знаменосца штирийской гвардии и военного курьера Максимилиана I – до ведущего дипломата и всемирно известного писателя. В Польше и Литве он побывал 14 раз, в Венгрии – 9, на Востоке встречался не только с русским царём, но даже с главой Османской Империи Сулейманом Великолепным. Всего Жига совершил 69 длительных поездок, из которых 53 имели дипломатическую направленность. Помимо «Записок о Московии» Герберштейн написал ещё и «Автобиографию», составил и опубликовал подробное генеалогическое древо европейских династий, а также новые географические карты восточной Европы. Барон хорошо осознавал свой вклад в гуманитарную науку. Своё описание русских земель он стремился написать изящным языком литератора, а издать как можно более основательно и фундаментально.

   Труды Герберштейна были не напрасны. «Записки о Московии» стали для западного читателя чем-то вроде энциклопедии русской жизни. Ведь они содержат и краткое описание истории, основанное на летописях, и подробную географию со списком городов и рек, и царскую родословную, и данные об экономике, не говоря уже о текущих политических делах и личных впечатлениях. Помимо прочего книга включает переводы больших фрагментов из русских книг: «Судебника 1497 года», «Югорского дорожника», церковных правил Иоанна Митрополита, других документов православного Востока, о которых европейцы впервые узнали именно от Герберштейна.

   Первое, что бросается в глаза уже при чтении титульного листа «Записок», это оригинальная авторская концепция Руси. По Герберштейну: «Руссией владеют ныне три государя; бо́льшая её часть принадлежит великому князю московскому, вторым является великий князь литовский, третьим – король польский, сейчас владеющий как Польшей, так и Литвой». Москва, которую Жига называет также Московией, является «главой» или «столицей» Руссии. «Москвацентризм» Герберштейна весьма существенно отличался от официального, но главное он понял верно: борьба за гегемонию в славянском мире XVI шла именно между тремя центрами Руси, а не между русскими, литовцами и «украинцами», как сказали бы некоторые современные политики.

   Вопрос о первенстве среди князей решался на уровне военных и политических действий, но регулировался на международном уровне с помощью дипломатии. В связи с этим особую роль приобретал титул того или иного монарха. Василий III, унаследовавший от отца Ивана III звание «Великого князя всея Руси», претендовал на титул «царя», что в переводе на латынь, официальный язык католического мира, звучало как «цезарь» (ceasar) и означало «император». Подчинённые величали его в титулованных грамотах так: «Божьей милостью Царь и Господин всей Руссии и Великий князь владимирский, московский, новгородский, смоленский, тверской, югорский, пермский, вятский, булгарский и проч.». Император Максимилиан признал за Василием III это высокое звание, что было официально засвидетельствовано в грамоте 1514 года, где московский царь назван «цезарем». Однако Литва и Польша не хотели признавать московского князя в качестве «цезаря», и началась продолжительная тяжба. Находчивый и образованный в филологии Герберштейн объяснял сложный династический вопрос с помощью лингвистики. Он писал, что русское слово «царь» (czar) означает короля (rex), а не цезаря (ceasar), поэтому его нельзя отождествлять с императором. Учитывая эти лингвистические нюансы, посол в зависимости от обстоятельств выбирал для обращения к Василию III тот титул, который считал наиболее целесообразным. При литовских послах он называл его «великий князь» или «твоя наиясность», а наедине величал «царём» и «великим государем».

   В «Записках» династической проблеме уделено одно из центральных мест, но подана она, мягко говоря, не в пользу московского государя. После описания обряда венчания царевича Димитрия, внука Ивана III, Герберштейн даёт полную родословную польских и литовских князей, связывая их с династией Максимилиана. В конце раздела он снова возвращается к Василию III и в свободной форме рассказывает о его бездетном браке с Соломонией Сабуровой, о разводе с ней и новой жене – княгине Елене Глинской, дочери Михаила Глинского. В разделе нигде не говорится об особых правах Рюриковичей и потомков царевны Софии Палеолог, о которых барону, специалисту по генеалогии, было прекрасно известно.

   Не мог не знать Герберштейн и о том, что чин венчания на царство Дмитрия-внука, состоявшегося в 1498 году, распространялся противниками Василия III, так называемой партией «нестяжателей» во главе с Иваном Молодым (старшим сыном Ивана III) и его женой Еленой Волошанкой. Партия имела либеральную ориентацию и противостояла более ортодоксальной линии «иосифлян». Её возглавляли церковный деятель и богослов Иосиф Волоцкий, идеолог борьбы с реформацией и так называемой «ересью жидовствующих», а также царевна София, защищавшая законные интересы своего сына Василия.

   Разумеется, западному послу и по духу и, по сути, была ближе позиция реформаторов, а не консерваторов, открыто восхищавшихся католической инквизицией и репрессиями московского государя. Поэтому, называя в глаза Василия Иоановича «великим князем» и «царём», Герберштейн косвенно принижал его чин и достоинства. Барон признавал, что власть Василия III над своими подданными «далеко превосходит всех монархов целого мира» (для подданных царя его воля была выражением воли Божьей, что соответствовало православному пониманию царства), но форма обращения со своими подчинёнными напоминала немецкому послу восточную деспотию, которую он сравнивал с «жестоким рабством». Герберштейн считал, что гегемония Москвы завоёвывается скорее хитростью, нежели силой или отвагой, что полководцы русские рассчитывают более на число войска, чем на умение, и будто бы даже собственные поражения государь выдаёт за победы. В подробном описании одного из последних походов татар на Москву барон, ссылаясь на слухи, рассказывает случай о том, как Василий прятался от врагов в стогу сена.

   Другая центральная тема «Записок» – религия. Выполняя специальное поручение эрг-герцога Фердинанда, посол и информатор Габсбургов подробно описывает особенности православных обрядов, представлений, обычаев, сравнивает их с католическими. Сначала Герберштейн излагает краткую историю крещения Руси со времён апостола Андрея и князя Владимира. Затем рассказывает о жизни священников от высших чинов до низших. Он отмечает, что православные во многом следуют тем же правилам что и католики, хотя последних они почитают «еретиками и раскольниками, ненавидя их более, чем даже магометан». В книжных текстах, пересказанных автором «Записок», обращают на себя внимание некоторые казусы, которые должны были удивить западного читателя. Так, например, православным возбранялось молиться вместе с латинянами, а после совместного обеда с ними надлежало прочитать очистительные молитвы. Во время Великого поста христианам запрещалось есть мясное и молочное, но разрешалось потреблять красную и чёрную икру, которая уже в те времена была в Европе деликатесом. Желающему вступить в новый брак достаточно было воздерживаться от других женщин сорок дней, но в случае крайней необходимости достаточно было и восьми дней.

   Эти и другие, ещё более разительные, примеры создавали впечатление о православии как о некоей экзотической народной религии. Вслед за ними Герберштейн поместил ни что иное, как «буллу папы Александра, подробно трактующую о крещении русских». Булла представляет собой подробную инструкцию о том, как принять католическую веру и вступить в Унию с римской церковью. Более того, в булле содержится открытый призыв к тем, кто «желает отречься от всех заблуждений, которые соблюдались им доселе согласно греческому обычаю и закону, и которые отступают от беспорочной и святой католической латинской и римской церкви». Этот призыв выглядит парадоксально на фоне признания самого Герберштейна в том, что его как-то уличили в неумении правильно креститься: следуя римскому канону, он во время молитвы «водил рукой иначе», чем вызвал возмущение православных. Далее Жига описывает обряды и таинства русской церкви: крещение, исповедь, причастие, посты и праздники. Здесь тоже наряду с объективными данными достаточно вымысла. Так, по Герберштейну на Руси женщин весьма редко допускают в храмы, исповедуются здесь лишь государи и знатные господа, а простой народ ходит на причастие лишь в канун Пасхи. Постятся русские, якобы, не из набожности, а для того чтобы в праздник побольше напиться, поскольку в будние дни для простого люда запрещены даже пиво и мёд.

   Хотя «Записки о Московии» в целом представляют собой то, что сегодня мы назвали бы «социальным заказом» или «ангажированной литературой», они содержат много объективных сведений, которые и делают книгу ценной в научном плане.

   Интересны, например, данные Герберштейна о распространении среди современных ему народов Европы славянских языков, которые он называет единым термином «склавонский» (sclavonica). На этом языке говорят далматинцы, босняки, хорваты, истрийцы, карны, каринтийцы, штирийцы (его подданные), сербы, болгары, другие народы Балканского полуострова, живущие до самого Константинополя, а кроме них: чехи, лужичане, силезцы, моравы, поляки, и, наконец, остатки вандалов (vandali), живущих на севере Германии за Эльбой. Всех этих славян немцы называют вендами или виндами (windish), перенеся на них имя одного племени. Древним центром вандалов был город Вагрия недалеко от Балтийского моря. Сегодня вандалов принято считать германцами, однако, Герберштейн без всякого сомнения утверждает, что «вандалы тогда не только отличались могуществом, но и имели общий с русскими язык, обычаи и веру». Именно к ним восходит родословная Рюриков, первых русских князей.

   Опытный путешественник и дипломат хорошо разбирался в правилах торговли, в деньгах, и в курсе валют. Автор «Записок» приводит специальный раздел «О монете», где он различает четыре типа русских денег: московские, новгородские, тверские и псковские. Он даёт их описание и объясняет, как и где эти деньги обменивают. Из русских товаров наибольшее внимание Герберштейна привлекли меха. За две поездки в Московию он научился отличать не только породу, но и качество соболей, куниц, горностаев, лис, бобров и других промысловых зверей. Известно, что на обратном пути в Вену Жига привёз двое саней, где среди дорогих подарков и товаров были удачно купленные меха.

   К очевидным достоинствам книги можно отнести подробное описание географии Руси. Начиная с Москвы, путешественник перечисляет и кратко описывает все крупные соседние города: Владимир, Рязань, Тулу, Калугу, Тверь, Новгород Великий, Псков, Ростов, Ярославль, Вологду, Суздаль и другие. Особое место он уделяет Смоленску, из-за которого, в частности, его и послали на переговоры. При составлении маршрута путешествия Герберштейн всегда максимально точно стремится указать расстояние между населёнными пунктами, понимая, что это может пригодиться составителям карт и его последователям. Немало места западный информатор уделяет рекам, которые в то время были транспортными магистралями. Описывая Москву-реку, Оку, Двину, Печору, Угру, Суру и другие реки, он сообщает, какая там водится рыба.

   Герберштейн был прекрасно осведомлён о том, что после присоединения новгородских земель Московское царство начало интенсивную колонизацию северо-востока и Приуралья. Ссылаясь на русские источники, он рисует подробную картину транспортного пути на восток, вплоть до самой реки Оби. Оттуда уже рукой было подать до Сибири, где некогда проживали «дикие народы», промышлявшие ловлей птиц и разного зверья. Очень интересна часть под названием «Плавание по Ледовитому океану». Она вся строится на рассказах толмача Григория Истомы, с которым Герберштейну довелось работать. Толмач поведал немецкому барону о том, как ему приходилось плавать по северным морям и ходить на кораблях до Швеции и Дании.

   Завершив виртуальное путешествие по необъятным владениям Василия III, Герберштейн вновь возвращается в Московию. С самого начала он дал ей весьма подробную характеристику, описав особенности её расположения и архитектуры. Но и здесь надменный барон добавил сарказму. Ссылаясь на непроверенные слухи, он утверждает, что «народ в Москве гораздо хитрее и лукавее всех прочих, и особенно вероломен при исполнении обязательств». Эту черту московитов Жига снова упоминает в разделе о Новгороде Великом, где «прежде народ был обходительный и честный, но ныне крайне испорчен, чему, вне сомнения, виной московская зараза». Доверчивые европейцы, разумеется, верили католическому рыцарю как и другим его небылицам, вроде того, что «в Московской области не найти мёду, и не водятся звери кроме зайцев».

   Если бы мы собрали вместе все преувеличения, ошибки и явные наговоры немецкого барона на русский народ, то, наверное, получилось бы своеобразное обвинение, достойное публичного суда. Однако из гуманных соображений мы этого делать не будем, и ограничимся лишь некоторыми перлами.

   Говоря о военной тактике московитов Герберштейн утверждает, что они после неожиданного нападения на врага тут же отступают, как бы придерживаясь правила: «Бегите или побежим мы». В разделе о хозяйстве и праве автор «Записок» утверждает, что «крестьяне шесть дней в неделю работают на своего господина, а седьмой день предоставляется им для собственного хозяйства». Такой барщины не подтверждает ни один русский документ, а про воскресенье как день еженедельной православной литургии хорошо известно и без документов. Когда Герберштейн заводит речь о праздниках, он много говорит о пьянстве русских, которое было, по его мнению, основным развлечением простых людей. Согласно автору «Записок» мужики и бабы лишь изредка забавляются песнями, хлопая при этом в ладоши, «плясок же они совершенно не устраивают». Совершенно недостоверным представляется и сообщение Герберштейна, полученное от людей «достойных доверия», о киевских девочках, которые «редко сохраняют целомудрие после семилетнего возраста».

   Излюбленная тема иронии австрийского барона – миф о добровольном рабстве русских. Ни один серьёзный исследователь его «Записок» не прошёл мимо знаменитого перла о калаче, который русские, согласно Герберштейну, якобы употребляют как символ вечного рабства. Из древнего обычая с искренностью подчиняться воле Государя, помазанника Божьего, автор «Записок» почему-то заключает, что «этот народ находит большее удовольствие в рабстве, чем в свободе». В подтверждение он приводит якобы услышанную им жалобу слуг на своих хозяев, что «господа не побили их как следует». Тут же Герберштейн пересказывает анекдотичный случай о некоей женщине, бывшей замужем за немецким кузнецом, которая не чувствовала себя счастливой в браке до тех пор, пока тот не избил её «в знак любви». Заметим, что эта сказка, весьма напоминающая германский миф о «вечно бабьем в русской душе», была рассказана уже после победы Александра Невского над немецкими рыцарями, о которой образованный аристократ, проезжавший мимо Новгорода и Пскова, не мог не знать.

   Приступая к описанию сопредельных Московии земель, информатор Габсбургов, прежде всего, сообщает данные о Литве. Под Литвой он имеет в виду не то, что ныне образует Литовскую республику, а все земли, находившиеся под властью Ягеллонов: от Жемайтии у Балтийского моря до Киева и устья Днепра. Тогда столицей Литвы был город Вильно, где большинство населения составляли славяне. Автор «Записок» охотно признаёт это, добавляя, что и «храмов русских там гораздо больше, чем римского исповедания». Среди самых знаменитых «литовцев» того времени барон называет князя Михаила Глинского и князя Константина Острожского. Константин прославился своими победами над татарами, совершавшими побеги на юго-западные земли Руси, а Глинский, юношей отправленный в Германию и воспитанный в немецких обычаях, поднял знаменитое восстание православных. После неудачи Глинский вынужден был бежать в Москву, где его принял с почётом царь Василий, использовавший военный опыт литовского князя для овладения Смоленском. Позже Глинский попал в немилость Государю, но именно его племянницу княжну Елену Василий III избрал в жёны вместо Соломонии, и именно Елена родила от московского государя будущего царя Ивана Грозного. Литву путешественник описывает с симпатией, уделяя немало внимания её природе и животному миру. Здесь в отличие от Московии водятся не только зайцы, но также зубры (туры), лоси, медведи и даже волки.

   Без большой любви немецкий барон пишет о татарах. Кстати, он сразу замечает, что единого этноса под таким названием никогда не было. Были и есть «моавитанские народы, которые впоследствии были названы татарами, – люди, разнящиеся своим языком, обычаями и одеянием». Их корни, по данным Герберштейна, уходят к древним племенам Таврии и половцам. Путешественник отмечает, что живут татары ордами и не имеют границ между имениями отдельных ханов, так как постоянно кочуют. Татары – отличные всадники и храбрые воины, а в делах коварны и хитры: «Правосудия у них нет никакого, ибо если кому понадобится какая-либо вещь, то он её может безнаказанно украсть у другого».

   Настоящим гимном звучит раздел «Записок» о Венгрии, помещённый почему-то в самый конец книги, после главы «Возвращение». Герберштейн знал о том, что в незапамятные времена предки венгров (мадьяров) – угры, пришли на Дунай с Урала. Он даже пытался как-то связать судьбу угров с восточными славянами, но главная причина его интереса к Венгрии была вызвана другим. Данное королевство, некогда процветавшее и могущественное, после нападения турок попало в тяжёлое положение. Здесь имеются все необходимые богатства: и руды, и золото, и серебро; в лесах здесь полно зверей и птиц, реки изобилуют рыбой; но венгры не могут наслаждаться всем этим в полной мере, так как мусульмане вот-вот завоюют страну. Герберштейн призывает всех христиан потрудиться ради спасения Венгрии, «словно общего отечества», дабы избавить мир от «главного врага Христовой веры».

   Чтобы объяснить читателю главные причины беспокойства посланника Габсбургов, напомним, что именно происходило на границах Венгрии в период написания «Записок». В 1526 году, то есть как раз в год второй поездки в Москву, армия Османской империи взяла столицу Венгрии – Буду и начала продвигаться на север. В этом же 1526 году на востоке ханом Бабуром, потомком Тимура, была одержана победа над Делийским султаном, открывшая эпоху государства Великих Моголов. Ещё через год 15-ти тысячная армия императора Карла V вторглась в Рим и в течение месяца грабила «вечный город». Некоторые набожные люди подумали, что пришёл конец света, но это означало лишь конец папской власти и начало эпохи Реформации. Ландснехты не желали покупать у католических священников индульгенции от грехов и предпочитали читать Библию в редакции протестанта Лютера.

   Габсбургам, имевшим свои интересы в юго-восточной Европе, в частности через династические связи с Венгрией и Чехией, было над чем задуматься. От Будды, захваченной мусульманами, до Вены – пока ещё свободной столицы – было всего около двухсот километров (туда турки пришли в 1529 году, но так и не смогли взять город).

   Вот чем объяснялась большая заинтересованность Карла I в союзе с Василием III. Ему нужен был антитурецкий союз с Москвой на юге и нейтралитет русских на западе. Такой союз царю Василию предлагал десять лет тому назад Тевтонский орден, но Москва отказалась помогать немецким рыцарям, некогда вытеснившим их предков славян-венетов из Балтики. Отказалась она и от предложения Габсбургов. Для русских турки были далеко на западе, и достичь их было не так-то просто. Реальной опасностью для Москвы были татары, совершавшие постоянные грабительские набеги, а также военный союз Польши и Литвы, направленный против православного Востока. И русские не ошиблись. После смерти Ивана Грозного, когда Русь была истощена войной с крымским и казанским ханствами, поляки начали очередной поход на Москву. Неизвестно точно, пользовались ли шляхтичи подробными картами и географическими описаниями Герберштейна, но то, что они шли теми же дорогами и с той же целью – окатоличить православных, присоединить их к римской церкви и западному миру, это бесспорный факт.

   Послу Габсбургов лишь частично удалось выполнить свою дипломатическую миссию в Москве: переговоры между Русью и Польшей были начаты, однако мир так и не был достигнут.

   Главным результатом второй поездки Герберштейна стали «Записки о Московии», прославившие его на весь мир. Сначала они были отправлены в виде тайного донесения заказчику, а через 22 года изданы для всеобщего ознакомления.

   В считанные месяцы книга австрийского дипломата стала одной из самых читаемых в Европе, тем, что мы сегодня называем «бестселлером». Только в XVI веке «Записки» были изданы около 20 раз: сначала на латинском, а затем на немецком, итальянском, английском и чешском языках. В германском мире, где царил дух протестантства, её приняли с большим интересом и симпатией. В Италии – с критикой, но в целом доброжелательно. В Польше не могли простить барону его заигрывание с титулом русского царя.

   В России Сигизмунда Герберштейна надолго забыли. Его труд читали лишь единицы, вроде князя-«западника» Андрея Курбского, энциклопедиста М. В. Ломоносова и императрицы-просветительницы Екатерины II, пожелавшей перепечатать немецкое издание «Записок». Первый русский перевод Герберштейна, сделанный Фёдором Фавицким, увидел свет лишь в 1832 году, а полноценное издание с комментариями А. И. Малеина вышло в 1908 году.

   Однако и через триста с лишним лет общественного признания в России барон не получил. Историки использовали отдельные факты из его сочинения, делали ссылки на карты и иллюстрации из различных изданий «Записок», сделанные немецким гравёром А. Хиршфогелем, но при этом давали Герберштейну, как правило, нелестные оценки. Один суровый критик был так возмущён небылицами из «Записок о Московии», что присвоил императорскому послу позорный титул «родоначальника европейских сказочников о нашем отечестве». При советской власти Герберштейна считали немецким шпионом. Кроме того, коммунисты никак не могли простить барону его крайнее высокомерие по отношению к простым людям, крестьянам и рабочим.

   Лишь в 1988 году вышло первое советское издание «Записок», изданное с предисловием и академическими комментариями А. Л. Хорошкевич, книга ужасного полиграфического качества. Оно восполнило тот пробел, который имелся в изучении зарубежной россики XVI века и внесло существенные коррективы в пришедший с запада миф о Герберштейне как вполне объективном авторе и первооткрывателе России.

   Символом парадоксальной судьбы «Записок» стал знаменитый «план Москвы», составленный иллюстратором Хиршфогелем по воспоминаниям Герберштейна через тридцать лет после его посещения Руси. На этом крайне примитивном рисунке Кремль неузнаваем: православные храмы похожи на толстые крепостные башни, купола изображены без крестов, голубым цветом, а жилые дома выстроены зонами по линейке, как бараки в ГУЛАГе. С подачи западных энциклопедистов «план Москвы» Хиршфогеля по сей день кочует из одной хрестоматии в другую. Недавно он попал в роскошно изданную «Хронику человечества», переведённую на все европейские языки, а также на обложку юбилейного русско-словенского издания «Сигизмунд Герберштейн – первооткрыватель России».

   Несмотря на все недостатки и небылицы «Записки о Московии» попали в список классических произведений XVI века. Они, как зеркало, отражают те знания и настроения, что господствовали в Европе времён Реформации. Поэтому сегодня мы изучаем книгу Герберштейна в качестве документа эпохи, противоречивого и парадоксального. Мы учимся любить историю такой, какая она есть, а не такой, какую мы хотели бы видеть.